Bon Jovi Russia: ноября 1989

четверг, 30 ноября 1989 г.

И зазвучит свобода

Никто не считает Бон Джови дипломатической организацией. Однако выступив на Московском музыкальном фестивале мира с Оззи Осборном, Scorpions, Mötley Crüe, Cinderella, Skid Row и «Парком Горького», группа заключила своего рода международное соглашение о рок-н-ролле.

Делимся небольшими заметками.

Статья Джона Бон Джови

Джон Бон Джови на Красной площади в Москве. Август 1989 года.
Фото Александры Авакян

Прежде чем попасть в аэропорт Ньюарка, целый год мы провели в переговорах.

Ещё до выхода альбома «New Jersey» мы встречались с президентом Kramer Guitars Деннисом Берарди, легендой советского андеграунда и музыкантом Стасом Наминым и группой «Парк Горького», с которой мы вместе с Ричи Самборой записывались. Стас хотел, чтобы «Парк Горького» заключила контракт с американской звукозаписывающей компанией, и связался с Деннисом (как и большинство русских, ведущих бизнес за рубежом), доверившись его опыту. У них не хватает опыта работы на международной арене — музыкальная индустрия родилась совсем недавно. Всё напоминает фильм «Назад в будущее» — можно приехать в СССР и рассказать людям о том, что будет дальше. Несколько лет назад Деннис передал Стасу несколько гитар, ничего не попросив взамен. Просто сказал: «Вот. Отвези их в Россию. Давай». Так Стас, продавший 40 миллионов пластинок, но так и не добившийся материальных успехов на западе, доверился Деннису и подружился с ним.

Я познакомился со Стасом прошлым летом в Нью-Джерси в доме у Берарди и хотел встретиться с его группой «Парк Горького». Я только что сделал кучу промо-снимков для альбома «New Jersey» в майке с гербом СССР. Я ничего не задумывал — для меня это была просто майка. Но Стас посчитал важным отвезти эти фотографии в СССР и помочь нам, американской группе, стать популярными там. Мы сказали: «Конечно, давай. Супер», — думая, что ничего не выйдет. Но всё получилось.

Стас Намин с группой «Парк Горького» в гостях у Денниса Берарди (США)
с Литтл Стивеном и Джоном Бон Джови, 1988 год.
Источник фото: сайт группы "Парк Горького"

Благодаря Kramer, нашему менеджеру Доку Макги, компании PolyGram и доверию, «Парк Горького» получила контракт. Мы с Ричи согласились написать для них песню, что мы и сделали, а они пригласили нас выступить в России. Как раз планировалось выступление для благотворительной организации Make A Difference Foundation. И мы подумали: «Почему бы не провести концерт там? Что нам мешает?» Мы всегда стремились превосходить ожидания. Москва стала неожиданностью.

Прошлой зимой, находясь в европейском туре, мы прилетели в Россию, чтобы познакомиться со страной, в которой нет прессы, радио, MTV, журналов, музыкальных магазинов и всего того, что уже стало привычным на западе. На самом деле это было трёхдневное промо-мероприятие, организованное Стасом, который нашёл представителей прессы, желающих с нами пообщаться. На интервью никто не приезжает к тебе в отель — ты сам едешь в редакцию газеты, где тебя ждут около 20 сотрудников. Ты попиваешь чаёк, треплешься. Но вопросы примерно такие: «Сколько денег вы зарабатываете? У вас есть машина? А дом?» Сидя за длинным столом со всеми этими репортерами, я потянулся, чтобы пожать руку музыкальному критику, и задел стакан, который упал и разбился. Пока я извинялся, все хлопали, ведь для них бить посуду — хорошая примета.

Мы пришли на телешоу, которое напоминало передачу на самом дешевом кабельном канале. Здесь только один канал — на втором, кажется, постоянно ведутся профилактические работы. На шоу мы обсуждали идею проведения концерта, а Стас поставил наши клипы «Living on a Prayer» («Живя молитвой») и «You Give Love a Bad Name» («Ты позоришь слово «любовь»). Мы обратили на себя внимание — стратегия Стаса и Дока сработала. Стас очень влиятелен: его дед возглавлял Политбюро. Поэтому они пообщались с министром культуры и Госконцертом и привлекли их всех. Ничего подобного раньше никто не делал.

Стас — важная персона. Однажды в 3 часа ночи, когда мы были на Красной площади, он показал на окошко в Кремле и сказал: «Вот здесь, вот здесь я был в детстве. Я родился в Кремле». А ты такой: «Ого, это впечатляет».

Стас руководит «Парком Горького», который на самом деле является парком. Здесь есть арена для выступлений, небольшая звукозаписывающая и репетиционная студия и то, что они называют ночным клубом. Гектары красивой земли у воды, большие ворота и солдаты. Понятно, почему он не использует слово на букву Х и не убегает на запад. Он неплохо устроился. Здесь он вроде русского Дика Кларка или Алана Фрида (деятель радио и телевидения и диск-жокей соответственно, значимые для американского рок-н-ролла фигуры — прим. переводчика). Пришло время помочь молодёжи, подарив СССР рок-н-ролл.

Стас свозил нас на стадион Ленина, расположенный на территории Олимпийской деревни-80 на окраине Москвы. Всё было покрыто снегом. Мы были там одни; эта красивая картинка навсегда запечатлелась у меня в памяти. Стас сказал, что сможет организовать фестиваль. Что он с Доком убедил правительство, насколько выгодно это будет. Выгодно по двум причинам. В Америке благотворительные концерты не производят на людей такого впечатления после фестиваля Live Aid и серии концертов под эгидой Amnesty International. Все думают: «Ну да. Ещё одно крупное мероприятие». В России отклик будет намного больше. На протяжении всей жизни нам говорили, что мы не можем поехать в СССР, ведь там живут плохие парни. Поэтому проведение подобного выступления в России поможет преодолеть политические и культурные разногласия, которые раньше казались непреодолимыми. Полученные же средства пойдут на борьбу с наркоманией и алкоголизмом, что является как минимум одной точкой соприкосновения двух сверхдержав.

Я хотел взять с собой отца. Я хотел взять с собой любого, кто хотел бы там побывать, потому что фестиваль казался мне историческим событием. Но мой старик, серьёзный американец, сказал: «Ни за что. Я не хочу. Я не собираюсь туда ехать». Для людей русские — все ещё плохие парни. Но ситуация меняется с каждым днём.

Когда мы прилетели в Москву в среду 9 августа, нас встречала огромная группа журналистов. Такое число журналистов со всего мира на взлётной полосе было всего дважды: при встрече принца Чарльза и президента Рейгана. Теперь прилетели мы. Это было удивительно, но я не понимаю, что именно я чувствовал. За последние пять лет я слышал о нашей группе вещи, звучавшие как фантастика. Не могу поверить и в половину того, что нам повезло испытать — всё как в тумане. Не думаю, что смогу уложить в голове что-либо, произошедшее в моей карьере, до тех пор, пока она продолжается. Потом я оглянусь назад и скажу: «Да, мы сделали это».

Мы не проходили таможню, у нас просто забрали паспорта. Наш багаж сразу загрузили в автобусы. Никто не задавал вопросы. На пресс-конференцию нас привели в маленькую комнатушку размером с гостиную. Нам сказали: «Сюда никто не приходит; никому нельзя пользоваться этими помещениями. Только политикам можно». Я нервничал, потому что не хотел ляпнуть что-то не то, и первым вопросом, который мне задали, стал следующий: «Учитывая ваши итальянские корни, играла ли, играет или будет играть в будущем мафия какую-либо роль в жизни группы?» Так и завязался разговор. Я ответил: «Нет, нет, вы ошибаетесь». А сам подумал: «Парень когда-то посмотрел «Крёстного отца» и думает, что Синатра причастен». Вот что я получил, назвав гастроли «Jersey Syndicate Tour» («Турне синдиката Джерси»).

Думаю, представления русских об Америке также были искажены, потому что, думая о России, я представлял танки на улицах, плохих парней, которые на каждом углу продают стероиды, и как детям по утрам дают молоко со стероидами, чтобы они стали олимпийскими спортсменами. Но я подумал: «Эй, это могущественная военная держава, они — отличные спортсмены. У них есть водопровод и Макдоналдс. Практически в любой точке мира есть». Однако, заключив себя в изоляцию, они потеряли практически 70 лет. Все знают, что за последние 70 лет мир коренным образом изменился. Кажется, они всё пропустили.

После пресс-конференции мы поехали в гостиницу «Украина». Четырёхзвёздочный по российским меркам отель в Америке считался бы мотелем без каких-либо звёзд. Но всё же там была кровать (или так они это назвали), а я валился с ног от усталости. Мне повезло больше других: в моём номере была горячая вода, занавеска для душа и не более пары-тройки тараканов. Но в Нью-Йорке этот продавившийся матрац считался бы совершенно непригодным к использованию. Перекусив гамбургерами и сандвичами со свининой в импровизированном кафе «Hard Rock Cafe» в Парке Горького, я вернулся в гостиницу, чтобы отдохнуть.

На четвёртый день, в пятницу, я решил посмотреть сцену на стадионе Ленина. Она была огромной, как футбольное поле, и каждый её сантиметр был привезён из-за рубежа. Здесь располагался телевизионный экран размером с небольшой домик — офигенно огромный экран на поле шириной около ста метров. Звуковая аппаратура была высотой с трёхэтажный дом. Сцена вращалась; задник расписал Питер Макс. Настоящий праздник западного декаданса в центре Москвы.

Я ожидал увидеть 100 000 человек у отеля; не знаю, почему этого не произошло. Может, они боялись прийти. Возможно. Не знаю. Прошлой зимой, когда мы впервые были в России, мы пытались провести девочек в отель (обычным советским гражданам запрещено входить в гостиницы). Власти узнали об этом и поймали их, закрыв в номере. Если бы наш видеорежиссёр Уэйн Айшем не поднял бучу, боюсь представить, что стало бы с этими девчонками, которых мы представили как членов съёмочной группы, несших чемоданы с аппаратурой. Уэйн кричал, орал, паниковал, связался со Стасом, который вытащил их оттуда.

В этот раз, восемь месяцев спустя, в свой номер я привёл парня в футболке Guns N' Roses. Он был в кроссовках. Ему было 26 или 27 лет. И он едва не плакал. Меня это поразило. Я сказал: «Вот. Бери всё, что хочешь. Всё, что у меня есть». А он просто пытался задавать мне вопросы: «Вы знаете Guns N' Roses? Вы ещё приедете?» Его глаза наполнились слезами. Он не спрашивал о моей жизни — он хотел знать только о музыке. И он не задержался у меня надолго; думаю, чувствовал, что это место не для него.

В субботу, в первый день фестиваля, я познакомился с другим парнем — Олегом. Парнишка, которому едва ли исполнилось 18, должен поехать в Америку, потому что он обязательно добьётся успеха. Он покорит Нью-Йорк.

Он хотел меняться: советские военные часы на американские кассеты, русскую икру на футболки и плёнку, фуражки и береты Советской Армии на поясные сумки и джинсы. Рассказал, что откупился от армии, за полгода выучил английский и задабривает милиционеров на Красной площади, чтобы торговаться с туристами. Он был похож на Майкла Джей Фокса (актёр, получивший известность за исполнение главной роли в фильме «Назад в будущее» — прим. переводчика): рубашка с вырезом (а это ценный подарок из Америки, потому что в России очень сложно найти такие), фотоаппарат на шее, кроссовки — всё, что ему удалось наменять. Он читает копии журнала «Time». Вот на что он хочет меняться — западная литература, в особенности актуальные СМИ. Из них он узнал о событиях в Пекине и хотел узнать больше о западе. Очевидно, официальная советская версия была следующей: студенты восстали против правительства. Никто не задавался вопросом почему, не говорилось о том, что погибли люди, — просто сумасшедшая молодёжь разбушевалась. Олег много времени проводил с моей женой и нашим инженером звукозаписи Оби. Оби — забавный парень. Слышали о музыкальных клубах, которые рекламируют в журналах? Купите 10 пластинок за пенни? Он сказал: «Олег, оставь заявку. Если ты больше не купишь пластинки, что они сделают? Разве будут искать?» Оби оставил Олегу свой номер телефона: «Вот мой номер. Будешь в Филадельфии — загляни ко мне».

Не прошло и трёх дней с нашего возвращения домой, как раздался звонок. Олег звонил из центра Москвы. Он рассказал о том, как сложно уехать из России (нельзя уехать, если у вас нет спонсора, денег на банковском счёте и работы в той стране, куда вы направляетесь). Он сказал: «У меня есть только мама, отца нет. Привезите меня в Америку. Я сделаю всё, что угодно». Моя жена сразу захотела усыновить его, сказав: «Нужно привезти его в Америку». Я ответил: «Ты шутишь? С ума сошла? Как ты сделаешь это?» Оби сказал: «Не волнуйтесь. В Америку его привезу я». Не знаю, как дела обстоят сейчас. Они буквально влюбились в парнишку, хотели привезти его домой в чемодане. Такое огромное впечатление он произвёл.

Наш переводчик Алек был очень умным парнем, который пишет для газеты — что-то вроде независимого журнала. С рекламной поездкой он побывал в Сибири, во многих небольших деревеньках. Алек рассказал, что люди говорили: «Нас не интересует музыка, нас даже новости не интересуют. Покажите нам сосиски. Мы забыли, как они выглядят, а уж тем более, каковы они на вкус. Мы забыли, как они, мать вашу, выглядят. Поговорите с нами о еде». Услышав такие истории, я был поражён.

Мы сбегали из гостиницы с Алеком. Знаю, что восемь месяцев назад это было бы невозможно, так как меня бы просто облепили на улице. Мы ходили на чёрный рынок, где покупают и продают пластинки и который работает как барахолка по выходным. Его называют чёрным рынком, но оттуда никто уже не попадает в тюрьму. Три года назад подобное было запрещено. Люди встречались тайком. Ходили со списками. Говорили: «В 12.00 буду ждать тебя на углу. Вот что у меня есть, а это мне нужно». Съедали список и уходили. Поймали со списком — в тюрьму. Поймали при попытке купить пластинку — в тюрьму.

Теперь чёрный рынок организован в круглом помещении, где местные группы играют по ночам. На каждом столе лежит около 15 пластинок, 90 % из которых с запада — свежие, очень свежие. Там была и наша пластинка, привезённая из Югославии. Теперь советская фирма звукозаписи «Мелодия» выпускает «New Jersey». Это первая западная пластинка, официально выпущенная в России. Теперь она есть в магазинах и доступна молодёжи. Стоит три или четыре рубля, так как это официальная запись. Я купил копию альбома Маккартни «Back In The USSR» (которая в США стоит около $200, так как доступна только через «Мелодию»). Ещё там были лучшие хиты Элвиса Пресли, что-то вроде пиратской копии, которую составила «Мелодия». Они назвали пластинку «That's All Right Mama». Казалось, что не так уж много людей покупают пластинки. Люди приходят туда, чтобы поторговаться, просто встретиться и поговорить о музыке. Так как цены такие высокие (от $80 до $100 за альбом), они просто смотрят и слушают музыку.

Я хотел взять пластинку в руки, чтобы посмотреть, из какой она страны, а продавец чуть с ума не сошёл: «Не трогай!» Будто золото хотел в руки взять.

Алек ходит туда смотреть пластинки, ведь они такие дорогие. Иногда он обменивает старые шлягеры отца на западный рок-н-ролл. У него есть выход на радиопрограмму; он хочет, чтобы пластинки играли на радио. У Алека есть CD-плеер, который он привёз откуда-то из Европы, что уже является диковинкой. С собой у меня было около 10 дисков — я отдал ему все. Коллекция «Atlantic Blues», альбом «Sign O' the Times», немного Queen, Дон Хенли, саундтрек из «Бэтмена». Там ты настолько открываешься людям, что готов всё им отдать.

В субботу 12 августа в 13.30 советские граждане впервые узнали, что такое Нью-Джерси. Концерт открыли Skid Row. В 13.00 все группы в предвкушении уже были на месте (а наш выход был не раньше 22.00). Председатель Советского комитета защиты мира — седовласый мужчина в светло-голубом костюме — выступил с речью и зажёг олимпийский факел впервые с момента проведения Олимпийских игр 1980 года. И вот этот серьёзный человек обращается к молодёжи на русском: «Отлично повеселиться! Вы — наше будущее». Даже он проникся идеей познакомить молодёжь с западом.

На сцену вышли Skid Row, и первым, что сказал Себастьян Бах, было: «Зацените, говнюки!» А я подумал: «О нет. Они нам — карт-бланш, а мы им — Себастьяна». Но ничего не случилось — цензуры вообще не было. Они хорошо отыграли, а их достаточно хорошо приняли для группы, которую видели в первый раз. Но когда они ушли со сцены, весь стадион начал скандировать: «Оззи! Оззи! Оззи!» Гул всё нарастал.

А мы говорили: «Чёрт, Оззи станет гвоздём всего фестиваля. Обалдеть, так классно». Оззи как раз стоял за сценой, и я видел, как он оживился, как чёртова малолетка. Он был очень взволнован. А я был рад за него — чувак, который 20 лет вращается в музыкальной индустрии, вот-вот выйдет с последним выступлением в рамках турне. Он ненадолго вернётся домой, чтобы отдохнуть.

Поэтому Оз поднял руки вверх, зная, что сегодня его день. Однако его приняли без особого энтузиазма. Он неплохо играл, даже очень хорошо. И вдруг вся картинка предстала передо мной в истинном свете. Я понял. 20 лет они смотрели на его фотографии, 20 лет слушали его музыку, начиная с Black Sabbath до его последнего сольного альбома. Для них он не был реальным. Он был фантастическим. В их фантазиях его кожа могла быть синей, а рост мог достигать 9 метров. Но на этой сцене перед ними был просто человек. Его понизили до смертного. В тот момент я всё понял. Мы не просто выступали на рок-концерте — нам нужно было произвести впечатление, которое сохранится надолго. Нам нужно было стать друзьями для всех этих людей, несмотря на языковой барьер и все предрассудки.

Я находился в грузовике со звукозаписывающей установкой и смотрел выступление Scorpions — только они обладали преимуществом, так как выступали в России раньше. Я находился в нервном ожидании, понимая, что мне придётся закрывать шоу после такой убойной группы. В моём первом турне я как раз открывал выступление Scorpions. А если я выступаю на разогреве, со мной опасно иметь дело: когда я вижу возможность, я всегда знаю, как ей воспользоваться.

И вот тогда, прямо в центре стадиона, сотни советских военных, стоя рука к руке, сформировали живую баррикаду, чтобы разделить толпу людей. И я увидел эту возможность. Поэтому, когда после Scorpions освещение приглушили и на сцену вышли «Бон Джови», а группа начала играть «Lay Your Hands On Me», я, как Рокки Бальбоа, прошёлся в полном военном обмундировании через стадион Ленина. Прямо посреди солдат, перед 90 000 зрителей. Они улыбались, пытались дотянуться до меня, а над их головами ярко горел олимпийский факел. Пройтись прямо в центре в советской форме — вот, что было нужно. Я почувствовал себя одним из них.

Уверен, что Московский музыкальный фестиваль мира сделал свой вклад. Посол США был там, и он не имел ни малейшего отношения к шоу. Никакого. Он пришёл и сказал: «Этого мы, политики, никогда не смогли бы сделать. Не верится, что вам это удалось». Мы не понимали всей бюрократической волокиты, поэтому просто сделали вид, что её нет: «Поверьте, всё получится». Так как там был посол США, можно подумать, что он как-то донёс информацию и до президента США. Вдруг окольным путём президент услышал о «Бон Джови». И ты думаешь: «Зацени». Конечно, я использую свои связи: ему определённо было известно об этом мероприятии. И ты думаешь про себя: «Да, даю зуб, у него и два последних альбома есть». Чувство было потрясающее.

Эта поездка и мероприятие заставили меня задуматься о свободе в жизни. Я выучил все слова «God Bless America» («Боже, благослови Америку»). Действительно выучил. Прошу заметить: в Америке много проблем. Но я был практически везде, а если не был — то поеду в следующем турне. И ничто ни на толику не сравнится с Америкой. Конституцию составили 200 лет назад, и она до сих пор действует. Здесь есть интуиция, предвидение. Это удивительно. Здесь открыты все возможности. Боже, да это суть всей моей жизни — возможно всё.

Никогда не забуду, как был на сцене стадиона Ленина, того товарища из комитета защиты мира, который стоял слева от меня в первом ряду, и девушку, сидящую на плечах у парня и махавшую огромным американским флагом, политиков, солдат, притопывающих в такт музыке, и охрененный олимпийский огонь справа от меня. Я чувствовал себя спортсменом, политиком... Я чувствовал, что нахожусь в центре исторического события. Конечно, мы забудем о том, что звук ни к чёрту не годился и всё такое. Такое стараешься забыть и убедить себя в том, что это был самый прекрасный момент в мире. Надеюсь, всё прошло хорошо. Думаю, так и было.